---

Иногда на глаза попадает статья, которая очень просто и доходчиво многое объясняет. И, что бы статья эта, будучи опубликованная на новостном портале, не пропала под валом текущих публикаций размещаю ее на своем сайте.

Авторами данной статьи являются Юлия Крижанская, и Дмитрий Третьяков. Статья взята мной на ИА REGNUM, где опубликована в двух частях:

 

Правда о капитализме от коммуниста — отца Джельсомино и Чипполино

«Капиталистический рай» для «жертв тоталитаризма»: опыт Джельсомино

 

В 1959 году Джанни Родари написал книгу «Джельсомино в стране лжецов», которую в СССР прочитали миллионы советских детей. И восприняли ее только как сказку. А когда СССР не стало, оказалось, что это совсем не сказка… но дети уже стали взрослыми и им недосуг перечитать детскую книжку. А зря… Посмотрите вокруг:

• Сникерс — это не еда, так как не утоляет голод. И даже не помогает стать «собой», хотя в рекламе это и предполагается: «Ты — не ты, когда голоден».
• Кока-кола не утоляет жажду, а ее провоцирует.
• Система образования не образовывает, а отупляет и архаизирует сознание.
• Средства массовой информации не информируют, а отвлекают от информации — в лучшем случае, в худшем — дезинформируют.
• Система здравоохранения — это не сбережение здоровья населения, а совсем наоборот.
• Дороги не для того, чтобы по ним ездить или ходить, а чтобы их содержать.

Нас окружает странная лживая действительность. В чем причина этой беспрестанной лжи? Кажется, что ответ всем известен — мы живем в стране с развитым криминальным капитализмом, построенным «трудами» гг. Гайдара, Ельцина, Чубайса etc. — страна знает своих «героев». Только вот общественное сознание всё время хочет остановиться на первом слове — «криминальный», не уделяя особенного внимания «капитализму». Дескать, капитализм бы еще туда-сюда, как-то бы можно было жить (живут же люди на Западе?!), но вот то, что он криминальный — это уже непереносимо.

И действительно ведь: коррупция, воровство, криминал во власти… В этом преувеличенном внимании именно к «криминальному» окрасу отечественного капитализма видится призрак не преодоленной лжи еще перестроечной — мол, капитализма-то большинство хотело, но вот криминал всё испортил. А если бы не он, то, может быть, и ничего было бы…

Особенно противно слышать крики про «криминал и коррупцию» из либерального лагеря — подельников и наследников тех самых гг., которые и соорудили на нашей земле эту пакость. Тут многие озабочены «криминальностью» и более других любят делать себе имя на болтовне о законности, коррупции, часах чиновников и пр. Возникает ощущение, что это «ж-ж-ж» неспроста и что акцент на криминальности — своего рода отвлекающий маневр. От чего отвлекающий?

От обсуждения собственно капитализма — этого монструозного общественного устройства, в рамках которого «криминальность» не может претендовать даже на 1% от его разрушительной силы. Криминал и коррупция — это, говоря словами Станислава Ежи Леца, «горькие пилюли в сладкой глазури. Пилюли сами по себе безвредны, отрава заключена в сладости». То есть в самом капитализме. И поскольку мы «в нем живем», отрава пронизывает буквально всё, включая нас самих.

Сегодня, в день рождения замечательного детского писателя Джанни Родари мы предлагаем «легкое» чтение — его книгу «Джельсомино в стране лжецов». Настойчиво предлагаем — вот прямо сейчас взять и прочесть. И тем, кто читал в детстве, и тем, кто не читал. Потому что книга эта — о той самой отраве.

Но постойте, скажет читатель. «Джельсомино в стране лжецов» — детская сказка. А вопросы как-никак подняты совсем не детские, разве о капитализме, эксплуатации и коррупции нельзя прочитать в больших и серьезных фолиантах? Конечно же, можно, читатель! И нужно!

Но почему бы не начать с того, чтобы вдумчиво перечитать детскую сказку? «Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок», как писал Пушкин. Ведь настоящая детская литература — не только и не столько детская. Автор, для кого бы он ни писал, не может не высказать себя: свои убеждения, свои мечты, свои размышления, свою картину мира, всю свою сложность и глубину. Думается, что и юному субъекту приятнее, когда с ним не сюсюкают, а обсуждают серьезные большие вопросы понятным ему языком.

Поэтому неверно думать, что «просто детская сказка» — это неглубоко, несолидно и неинтересно. Часто бывает наоборот — не зря же многие «детские» книги становятся любимыми настолько, что их постоянно перечитывают, став совершенно взрослыми. Причем, каждый раз открывая для себя что-то новое в старой, много раз читанной «просто детской книжке» — то, что открывается человеку по мере его взросления.

Мы тоже верим в хорошие сказки. И думаем, что «Джельсомино в стране лжецов» позволит любому увидеть капитализм «во всей красе» — особенно в той его страшно агрессивной части, которая касается так называемых превращенных форм. По сути, сказка о Джельсомино — это показанное на множестве примеров качественное вскрытие в как бы сказочной, но до боли узнаваемой действительности Марксовых «превращенных форм» и их всеобщности в условиях современного капитализма.

Обратимся к тексту — мальчик по имени Джельсомино, обладающий, что очень важно, от рождения очень громким голосом, таким, что даже когда он говорит шепотом, его нельзя не услышать, а когда он говорит в полный голос — его слышит весь мир, попадает в странную страну. Странную для него. Странную потому, что всё в ней, как предполагает Джельсомино, шиворот-навыворот — то есть всё, что видит и слышит Джельсомино, — это превращенные формы разной степени проработанности, так сказать.

Характерная подмена и оторванность формы от содержания обнаруживается на всех уровнях жизни этой странной страны. Джельсомино — путешественник из другого, не превращенного, мира — не может понять, почему в продуктовом магазине продаются чернила и тетради, а ветчина и хлеб — в канцелярском. Более того, хлебом тут называют чернила (причем красные чернила — зеленым хлебом), а сыр — ластиком. Конечно же, в стране лжецов в ходу только фальшивые деньги, а использование настоящих золотых и серебряных монет тут не только до крайности неприлично, но и является преступлением. Но это только начало сказки. Далее Джельсомино знакомится со Страной лжецов более подробно и везде, буквально везде, в каждой клеточке реальности, видит превращенные формы. Которые, на наш современный взгляд, выглядят не такими уж и сказочными.

Глубина закодированости в сказке Родари лживости / превращенности социальных явлений в условиях капитализма существенно варьируется. Например, в описании местной газеты мы видим прямое, притом очень простое и понятное, описание превращенной формы, ее социальной и экономической природы:

«Газета называлась «Образцовый лжец» (восхитительное название, которое, на наш взгляд, является универсальным для любых современных СМИ — Авт.) и, разумеется, вся была полна лживых сообщений или фактов, пересказанных шиворот-навыворот.
В газете, например, была заметка, озаглавленная «Крупная победа бегуна Персикетти». Вот текст этого странного сообщения:

«Известный чемпион по бегу в мешках Флавио Персикетти победил вчера на девятом этапе в беге вокруг королевства, опередив на двадцать минут Ромоло Барони, пришедшего вторым, и на тридцать минут пятнадцать секунд Пьеро Клементини, оказавшегося третьим. В группе бегунов, прибывших через час после победителя, перед самым финишем вырвался вперед Паскуаллино Бальзимелли».

«Что же здесь странного? — спросите вы. — Бег в мешках — это такое же спортивное состязание, как и всякое другое. На него даже интереснее смотреть, чем на мотоциклетные или автомобильные гонки». Согласен. Но читатели газеты «Образцовый лжец» отлично знали, что никакого бега в мешках никогда и не происходило. А Флавио Персикетти, Ромоло Барони, Пьеро Клементини, Паскуаллино Бальзимелли да и вся группа бегунов никогда в жизни не влезала в мешки, и им даже не снилось обгонять друг друга или перед самым финишем вырываться вперед.

Вот как обычно дело обстояло. Ежегодно газета устраивала бега в мешках по этапам, в которых никто никогда не принимал участия. Некоторые честолюбивые граждане, желая увидеть собственное имя на газетной полосе, платили за свое участие в беге и каждый день вносили определенную сумму денег, чтобы считаться победителем. Кто вносил больше, тот и провозглашался очередным чемпионом. Газета не скупилась на слова, прославляя его, и называла то «героем», то «бегуном высшего класса» и т. д. Победа находилась в прямой зависимости от поступления денежных взносов. В те же дни, когда поступления были незначительные, газета в отместку писала, что команда дремала в пути, а первоклассные бегуны и рядовые спортсмены бездельничали. Это позор. И чемпионам Персикетти и Барони придется приналечь на следующем этапе, если они дорожат расположением зрителей.

Синьор Персикетти был владельцем кондитерских фабрик, и его имя, напечатанное в газете, служило рекламой для его пирожных. Поскольку он был очень богат, то почти всегда обгонял других и приходил первым. На финише его «целовали и воздавали ему почести», а по ночам болельщики исполняли серенады под окнами его дома. Так, во всяком случае писала газета. И нет нужды говорить о том, что болельщики, которые не умели играть даже на барабане, преспокойно похрапывали в своих постелях.

Кроме прочего, в приведенном отрывке крайне интересно, что автор, очевидно, предполагает осведомленность читателей об истинной природе отношений, скрывающейся за заметкой «Образцового лжеца» о беге в мешках. Все участники игры: и «бегуны», и журналисты, и читатели газеты — всё понимают, но продолжают действовать на вполне реальном уровне, — покупать и читать газету. Более того, несмотря на очевидную всем лживость содержания, газетная заметка оказывается «хорошей рекламой», что наводит на определенные размышления…

В частности, о том, что даже понимание лживости СМИ не может предотвратить пользование ими. В первую очередь потому, что современный человек не может жить совсем без информации — существует культурная норма «информированности» или осведомленности, которой человек должен соответствовать. И от того, что мы все не доверяем нашему телевидению или СМИ в целом, мы не перестаем пользоваться их информацией.

Да, в России в последние годы стало модно не смотреть телевизор и об этом рассказывать. Однако те, кто не смотрит телевизор, всё равно читают (или слушают по радио, или смотрят в интернете) своих «Образцовых лжецов». И, соответственно, проникаются их ложью — иначе бы реклама пирожных синьора Персикетти не была бы эффективной и он не участвовал бы в соревнованиях по бегу в мешках. Точно так же, как без наших «Образцовых лжецов» не была бы эффективной реклама айфонов, гамбургеров, сникерсов и пепси-колы, и их бы никто не покупал. А она, реклама эта, не просто эффективна, а суперэффективна. Причем и у тех категорий населения, которым кажется, что они всё понимают про лживость и продажность СМИ и поэтому даже телевизор не смотрят.

То есть понимание на индивидуальном уровне принципиальной лживости информации СМИ никак не отменяет того факта, что эта лживая информация всё равно впитывается человеком. То же и с превращенными формами: они, согласно Марксу, не зависимое от субъекта восприятие реальности, а суть сама объективная реальность, которую субъект не в состоянии игнорировать, что бы он о ней ни понимал.

Вернемся в Страну лжецов. Это типичное пиратское королевство: страна, буквально захваченная пиратами: «И ничего удивительного в этом нет. Довольно часто случается, что банда пиратов захватывает ту или иную страну в какой-нибудь части света». Согласимся, ничего удивительного нет — по пальцам можно пересчитать страны, которые бы не были на сегодня захвачены различными бандами: иногда пиратами, но чаще сухопутными разбойниками.

Неудивительно и другое: пираты из сказки Джанни Родари совсем не хотели, чтобы люди называли их пиратами, они хотели быть настоящей «аристократической элитой» без всяких ненужных воспоминаний об их прошлом. Этого хотят все пираты в мире: ну кому хочется вспоминать о периоде первоначального накопления капитала и временах захвата власти?

Пираты из Страны лжецов нашли простое и эффективное решение: «Нужно изменить значение всех слов, — пояснил он (главный пират, а ныне король — Авт.). — Например, слово «пират» будет означать — честный, порядочный человек. Таким образом, когда люди будут говорить, что я пират, на новом языке это будет означать, что я порядочный человек …

(Далее он требует — Авт.) …Изменить все названия вещей, животных и людей! Для начала вместо «доброе утро» нужно говорить «спокойной ночи». Так, мои верноподданные будут начинать свой день со лжи. Конечно, когда придет время идти спать, надо будет говорить «доброе утро» … А чтобы сказать кому-нибудь: «Как вы прелестно выглядите», нужно будет говорить: «Ваша физиономия кирпича просит». После реформы словаря был издан закон, который делал ложь обязательной для всех».

То есть пираты решили проблему кардинально: они не стали дожидаться, пока социальная жизнь сама породит необходимые им как воздух превращенные формы, а сами их «назначили». В действительности это вряд ли возможно, а в сказке — пожалуйста. Даже завидно! Потому что в нашей сегодняшней действительности как было бы полезно, если бы каждый твердо знал, что когда тебе говорят «Как вы прелестно выглядите», это означает «Ваша физиономия кирпича просит». Потому что в нашем капиталистическом раю именно так всё и обстоит, однако люди этого не понимают и делают множество ошибок.

Скажем, когда люди отправляют детей в школу, они почему-то думают, что в школе детей будут учить и воспитывать. Мало кому приходит в голову, что в школе детей будут разучивать и развоспитывать, то есть производить из них тупых безмозглых неучей, агрессивно настроенных против собственных родителей. А ведь так и будет! Если бы у нас, как в Стране лжецов, все знали бы, что всё принципиально наоборот, если бы все применяли на практике «фильтр имени Джельсамино» то…

Тут нам хотелось бы немного отвлечься и обратить внимание на то, что Маркс, по-видимому, видел в превращенных формах не просто способ понимания товарно-денежных отношений, основу трудовой теории стоимости и теории прибавочной стоимости, то есть основу произведенной Марксом «критики политической экономии», но и вообще механизм того, как именно «бытие определяет сознание». Без понятия превращенных форм эта всем известная формула была бы просто философским принципом, символом веры, если хотите. Но введение понятия о превращенных формах если и не полностью, то как минимум в тенденции указывает путь, на котором можно найти понимание сущности того, что определяет эта формула.

Таким образом «Джельсомино в Стране лжецов» не только дает читателям от мала до велика возможность посмотреть на мир через фильтр «превращенных форм», а еще и войти в круг истинно философских проблем о природе восприятия (объективной) реальности и сущности сознания как такового. Поскольку в Стране лжецов превращенные формы назначены самым простым способом — через противоположный названию (или самопредставлению) смысл, то они самоочевидны как чужестранцам (каковым является Джельсомино), так и читателю. Коты носят собачьи клички и лают, а собаки мяукают и зовутся исконно кошачьими именами… «Дождь собирается» означает ясный солнечный день, а «Спокойной ночи!» означает «Доброе утро!». Всё является как минимум не тем, чем кажется (названо), а как максимум — оказывается прямо обратным тому, чем должно было бы быть. Это и есть «фильтр имени Джельсомино». Если смотреть через него на мир, в котором мы живем, можно увидеть много интересного.

Естественно, не стоит думать, что применяя «фильтр имени Джельсомино», мы тем самым овладеваем всеми инструментами Марксова анализа, да и самим понятием «превращенной формы». Конечно же нет — было бы, согласитесь, странно, если бы чтение детских сказок заменяло изучение «Капитала» или «Немецкой идеологии». «Уровень анализа», который становится доступен при применении «фильтра им. Джельсомино» — самый-самый первый, весьма поверхностный, детский во всех смыслах слова. Потому что настоящее понимание превращенных форм, их вездесущности, их бесконечной глубины, когда во многих случаях мы наблюдаем превращенную форму того, что само является превращенной формой того, что тоже является превращенной формой… и т. д., до бесконечности, — очень непросто. Однако и наш детский фильтр — тоже весьма полезная штука.

Так, например, как сказано выше, применение этого фильтра к вопросам образования немедленно приводит к пониманию того, что образование при капитализме выполняет строго противоположную своему названию функцию — отуплять население и не давать возможности «кому попало» получать знания, которые могут стать пропуском для этого «кого попало» в мир элиты. В том, что это именно так, может убедиться любой человек, давший себе труд задуматься над тем, что происходит в российском образовании.

Ответить на вопрос о природе этого процесса, несколько сложнее. На поверхности лежит ответ, что поскольку всякая деятельность в условиях капиталистической реальности направлена на максимизацию прибыли (которая является превращенной формой прибавочной стоимости, которая является превращенной формой прибавочного труда…), а не на максимальную эффективность самой этой деятельности и не на выполнение своей заявленной функции (в нашем случае — это образование), то, видимо, образование, которое увеличивает невежество, более прибыльно, чем образование, которое дает знания. Но дальше встает вопрос, почему это так. Почему образовывать невеж выгоднее чем учить?

Ответ на этот вопрос заведет нас слишком далеко от сказки Джанни Родари, да он и не входит в круг задач данной статьи. Представляется, что было бы полезно, если бы читатели научились делать хотя бы первый шаг: во всяком объекте, явлении, процессе, институте окружающей нас капиталистической жизни видеть, применяя «фильтр им. Джельсомино», превращенную форму, скрывающую или даже отрицающую свое содержание. Потому что даже этот простой прием дает очень много нового и полезного понимания. Например, о том, насколько бессмысленны жалобы, скажем, на реформу образования: ведь глупо жаловаться, что хлеб невкусный, если на самом деле это — чернила.

Итак, применим «Фильтр им. Джельсомино». Возьмем для примера, вопрос об общественных туалетах, который в свое время (во времена перестройки) был поднят либералами и антисоветчиками поистине «на недосягаемую высоту».

В конце 80-х — начале 90-х гг. прошлого века удручающее состояние отечественных бесплатных общественных туалетов рассматривалось как весомый аргумент в борьбе с «тоталитаризмом» и «античеловеческим режимом». Проекты построения «социализма с человеческим лицом» обязательно включали в качестве неотъемлемой части проект преобразования «туалетного хозяйства» (хотя при чем тут лицо? — непонятно!). Теоретики и практики борьбы с «проклятым совком», кто в шутку, а кто и всерьез, вещали о том, что «уровень культуры народа можно понять, посмотрев на его туалеты», или что-то в этом роде.

Нам, заведомо некультурным, показывали чистые и блестящие (где не ступала еще нога человека) отхожие места в мифических «развитых странах» и говорили: «Вот видите?! Куда вы в наш калашный-то ряд с вашими… эмм… парашами лезете? Научитесь своё… эээ… «свои отходы жизнедеятельности» прятать, свои туалеты содержать, тогда и приходите в цивилизацию». И, с некоторой точки зрения, они, конечно, были правы: цивилизация действительно движется в сторону всё большего сокрытия своих разнообразных «отходов жизнедеятельности», только вот единственный ли это показатель цивилизованности? И соответствуют ли этому показателю современные западные страны? Эти вопросы в целом достаточно сложны, и мы призываем читателя самого поразмыслить над ними, а сами вернемся к разговору о превращенных сортирных формах.

На несколько ином уровне аргументации те же претензии к качеству отхожих мест звучали уже как конкретные обвинения режиму — мол, в «совке» не существует даже понятия о потребностях индивидуальности, личности, вообще отдельного человека. Поскольку система «совка» тоталитарна по определению, люди в этой системе не имеют права на личное пространство, а всякому ясно, что производство «отходов жизнедеятельности» вне личного пространства — неприлично, а организовывать места для персонального «производства отходов» — это потакание индивидуализму, а система тоталитарна по определению… см. выше. Вот и получается, что общественных туалетов мало, а там, где они (случайно, надо думать) все же есть, о них заботятся плохо — потому, что забота о личных потребностях у властей не в приоритете и так далее. Оставим в стороне вопрос о том, насколько всё это соответствует действительности и сколько в этом фактического вранья, — мы не по этой части. Также не будем (в этот раз) останавливаться на очевидном в подобных рассуждениях сведении Человека до функций его организма. Обратим лишь внимание читателя на то, как решение этого вопроса выглядит в современной действительности, на которую мы смотрим через «фильтр им. Джельсомино».

Человек, живущий в современном мире (то есть в капиталистическом раю), понимает, что туалет совсем бесплатным быть не может — туалет ведь не только и не столько место и способ удовлетворения наших потребностей, но — и это главное! — способ чьего-то обогащения. Поэтому, конечно, туалеты должны быть платными. При капитализме, как и в рабовладельческом Древнем Риме, «деньги не пахнут» и вполне могут делаться на эмм… потребности людей в избавлении от «отходов своей жизнедеятельности». «Ну и что здесь такого?» — спросит нас читатель. Очень даже много такого!

Помните «блестящие построения» о пренебрежении потребностями личности при тоталитаризме? Давайте продлим эту логику на платные туалеты. Что же выходит? А выходит, что право на… вот это вот… «избавление от отходов своей жизнедеятельности» есть только у того, кто готов за него заплатить. Пусть эта плата и не очень велика (хотя всё относительно). Пусть эту потребность можно удовлетворить и бесплатно (но уже полукриминально и небезопасно) в каких-нибудь кустах. Но… всё же чем оказываются платные общественные туалеты в условиях капитализма? Не только и не столько способом удовлетворения потребности, не только способом заработка, но и… способом социальной сегрегации. То есть одним из кирпичиков здания тотального разделения людей на достойных и недостойных, успешных и неуспешных, высших и низших, дельфинов и анчоусов, цивилизованных и дикарей, элиту и быдло… В случае туалетов — на имеющих право цивильно удовлетворить свои потребности и такого права не имеющих.

Проще говоря, человек не готовой тратить n рублей на … то самое «отправление», или не готовый нарушать закон и порядок, не может, следовательно, спокойно, отправится на длительную прогулку в центр города или провести день в общественном парке, он должен безвылазно находиться в непосредственной близости от своего дома. Не подумайте, что это преувеличение — даже «символическая» плата в 10−20 рублей за посещение вонючей тесной пластиковой коробки может оказаться существенной на фоне статистики российских зарплат, не говоря уж о пенсиях.

Итак, повторимся — получается, что общественный туалет — это вовсе не место удовлетворения неких важных потребностей (это-то ясно!), но даже и не просто бизнес, направленный на получение прибыли, это — в пределе — система социальной сегрегации. Как только достигнуто такое понимание, сразу же снимаются многочисленные вопросы… Да практически все вопросы снимаются!

Например, совершенно становится неудивительно, что удовлетворить обсуждаемую потребность бывает не так-то просто, хотя «совка» нет уже четверть века. Перестает удивлять также, что цены на эту, (не меняющуюся сути услугу) постоянно растут и иногда достигают поразительных высот. Например, посещение «Исторического туалета» в ГУМе стоит 100 рублей, хотя номенклатура оборудования в этом туалете, как и номенклатура удовлетворяемых там потребностей ничем не отличаются от неисторического туалета в том же ГУМе или уличного туалета в центре Москвы, посещение которого стоит «всего» 40 рублей. Также пропадает всякое желание задавать вопросы о логике бизнесмена, установившего множество автоматизированных туалетных кабинок в центре Москвы — полностью подключенных, мигающих рекламными огнями и даже говорящих на разных языках, но не позволяющих посетителями войти (так как «кончились» карточки на вход). Всё становится совершенно ясно, поскольку мы начинаем «видеть цель». Цель ведь не в удовлетворении известных потребностей и даже не в деньгах, а именно в том, чтобы кто-то всё время оказывался «равнее».

С другой стороны (сложно отказать себе в удовольствии указать на это), одной из известнейших и признанных во всем мире сетей общественных, и часто даже бесплатных, туалетов является сеть ресторанов «Макдоналдс», что уже само по себе неплохой пример превращения форм: ведь официально считается, что «Макдоналдс» — это сеть общественного питания, а не наоборот.

Ладно, черт с ними, с туалетами, тем более что их значение в культуре господами либералами явно переоценено, на наш взгляд. Посмотрим на что-нибудь более интересное.

На, телефон, например. Вроде бы — средство коммуникации, то есть общения между людьми. Вроде бы. Потому что произошедший на наших глаз повсеместный переход на поминутную тарификацию городских телефонных соединений или установление непонятно как рассчитанных и кажущихся просто грабительскими тарифов за «безлимитную» связь превратило телефон из инструмента, сближающего людей, во врага. В сосущего деньги вампира.

В старые добрые времена, когда Высоцкий не мог понять: «Почему мне в кредит, по талону, Предлагают любимых людей»

— еще могли быть какие-то оправдания, заключавшиеся в недостаточной пропускной способности телефонной сети, а также в том, что любимые люди Высоцкого были в Париже, то есть за границей. Но почему теперь чтобы позвонить в другой район города по городской телефонной сети, нагрузка на которую заметно снизилась с появлением сотовой связи, нужно платить поминутно, совсем уж непонятно. Конечно, связаться по делу по такому телефону можно. А вот поговорить по душам? А если человек в силу возраста или состояния здоровья не может себе позволить личную встречу с любимыми людьми, то какую услугу оказывает ему поминутно тарифицированная связь? Благодаря ей он (наконец!) сможет точно измерить силу своей любви к людям на том конце провода. Измеряться любовь будет, ясное дело, в деньгах, заплаченных за каждую минуту. Великое благо капитализма! Да продлится власть его во веки вечные! — чтобы «система цветовой дифференциации штанов» установилась не только во внешнем социальном общении, но и во внутреннем мире каждого человека. Чтобы не только рыба могла быть первой или второй свежести, но и любовь — первого или второго сорта. «Так оставьте ненужные споры» и рассуждения о качестве связи, дело уже не в ней.

Да что связь, есть же медицина! Направим на нее «фильтр имени Джельсомино». Вроде бы, здравоохранение должно заботиться о здоровье населения. Вроде бы. Но тревожит мысль, что платная медицина не может ставить во главу угла здоровье и здоровых, для платной медицины имеют смысл только больные — потому что только с них можно получить прибыль, ради которой и работает платная медицина (ну не для общества же!). Соответственно, больной должен быть перманентно болен, чтобы постоянно лечиться и нести свои денежки куда следует, а здоровый… здоровых просто не должно быть: найдем любые болезни — за ваши деньги! Вот и получается, например, что количество обнаруженных дырок от кариеса прямо пропорционально ценам в клинике (как показало одно журналистское расследование НТВ), что количество и сложность обязательных исследований и анализов при одних и тех же симптомах растет с каждым годом, а гипердиагностика распространяется по миру, как лесной пожар.

И нет ничего странного и удивительного в том, что современные аналоги старых лекарств, хоть и стóят на порядки дороже, выпускаются по патентованным рецептам всемирно известными заграничными компаниями, да и состоят вроде бы из тех же веществ, что и старые, но лечат (если вообще лечат) как-то не так… В лучшем случае — только то, от чего прописаны, а не, как мы все привыкли, целые комплексы симптомов разом.

Но медицина — случай многопланово сложный. Одна из сложностей в том, что, врачей и работников здравоохранения очень много, и, конечно же, большая их часть — нормальные люди, преданные своему делу и осознанно желающие делать людям добро, а не стричь с них бабки (или как минимум не только стричь бабки). Только вот, по меткому выражению нашего бывшего премьера, «хотели как лучше, а получилось как всегда» — потому что, действуя в рамках превращенной системы, невозможно нормально работать и делать свое дело, особенно не до конца отдавая себе отчет в происходящем.

Но и это еще не всё. Как известно, чтобы эффективно лечиться, пациенты должны доверять врачам. И даже доверяться им. Но тут современность наносит новый удар — под сладкоголосые песни о «правах пациента» и «информированном согласии» ответственность за принятие решений в процессе лечения целиком перекладывается на пациентов. И теперь ничего не понимающий больной должен что-то решать о себе — вместо высококвалифицированного врача, который 10 лет учился именно для того, чтобы вовремя принимать верные решения. Но врач теперь не волен решать (как же! — это же будет произвол) и потому он должен перед каждой серьезной процедурой взять «информированное согласие» у пациента. То есть сам больной должен определить, делать ему операцию или нет, проводить процедуру или не надо, и так далее.

А если больной считает, что не надо? Так и не надо — тогда его лечить не будут, даже если его жизнь в опасности. Вот членам некоторых сект, например, претит переливание крови, и в «развитых» странах им позволяют умереть с чистой совестью, и не только им самим, но и их детям: ведь юридически право принимать решение — за родителями. А какие бывают сложности, если пациент без сознания, а рядом нет родственника или адвоката — кого-то, кто может дать «информированное согласие»…

Что же получается? А получается, что для современной медицины собственно лечение больных, а также профилактика болезней — побочный процесс. А главное — что-то совсем другое. Деньги, власть, перекладывание ответственности со специалистов на профанов — всё это замешано в медицину не случайно (впрочем, и не по чьему-нибудь злонамеренному плану). Вся эта мешанина — результат повсеместного превращения медицины в немедицину, а иногда и в антимедицину. То есть в превращенную форму, которая, выражаясь словами Сергея Кургиняна, «пожирает свое содержание».

Конечно же, применение «фильтра им. Джельсомино» не позволит увидеть все превращенные формы окружающей нас социальной действительности — это весьма сложно, да и исследованием превращенных форм можно заниматься бесконечно. Однако использование «фильтра им. Джельсомино», каким бы детским и простым он ни казался, позволяет делать некий первый шаг — как минимум подозревать во всем превращенные формы и начинать их искать. К чему мы всячески призываем.

Однако — хотя бы из соображений порядочности — мы должны предупредить читателей о том, что перманентное применение «фильтра им. Джельсомино» совсем не безопасно. Даже более того — оно опасно, и, начиная применять этот фильтр, необходимо это четко понимать.

А в чем опасность? — спросит читатель. Для ответа на этот вопрос давайте внимательно присмотримся ко второму главному герою сказки Джанни Родари — Кошке-хромоножке. Сразу отметим, что Кошка-хромоножка — это, если можно так выразиться, заведомо «идеалистический» персонаж: она была нарисована на стене дома школьным мелом, и отделиться от этой стены смогла только в результате волшебных свойств голоса Джельсомино.

Кошка-хромоножка — это, как явствует из ее имени, кошкоподобный зверь и — единственная кошка в стране, позволяющая себе мяукать (остальные кошки лают). То есть этот героический результат детского хулиганства хоть и является очевиднейшим порождением отравленного превращенностью форм мира, тем не менее, отказывается подчиняться его извращенным законам. Очень важно, что Кошка-хромоножка — объект в некотором смысле не материальный, а идеальный, символический, ведь только в рамках искусства или отвлеченного умствования позволено в современном мире рассуждать о равенстве или несправедливости. Любая попытка убеждения других людей или, не дай бог, преобразования реальности даже при помощи того же искусства выглядит как минимум более чем странно. А как максимум — страшно.

Публично мяукающая (то есть говорящая правду и называющая вещи своими именами) Кошка-хромоножка, да еще и призывающая мяукать других, вызывает у окружающих ее обывателей (как кошек, так и людей) именно недоумение и страх. А поддавшиеся на ее призывы и начавшие мяукать кошки и котята, а также поддерживающие это мяукание люди, оказываются в сумасшедшем доме. Причем не только и не столько в результате «тоталитарного» надзора властей, а в результате жалоб обывателей, у которых мяукающие коты вызывают дикий страх и которые требуют их защитить от ужасных «мяукающих собак».

Таким образом, мы подходим одной из фундаментальных идей сказки Джанни Родари: «В мире повсеместной лжи тот, кто говорит правду, — сумасшедший». Герои сказки буквально оказываются в сумасшедшем доме просто в силу того, что осмеливаются публично противопоставлять повсеместной откровенной и очевидной всем лжи свою правду подчеркнем, что «очевидность» и «откровенность» лжи — это как раз самое «сказочное» в этой сказке, потому что в жизни всё обычно совсем не очевидно. Они позволяю котятам мяукать. Или признают, что у лошади не тринадцать ног, как учат в школе, а всего четыре.

На этом построен еще один прекрасный эпизод в сказке Родари, в котором гениальный художник Бананито пытается «исправить» свои полотна. В работах художника как раз изображены «идеологически правильные» лошади с тринадцатью ногами, верблюды с бесчисленными горбами, напоминающими барханы в пустыне, и люди с тремя носами. Художнику это «чем-то не нравится», он добавляет в картины немного зеленого или желтого цвета, но ничего путного у него не выходит.

Он уже решается уничтожить картины, как появляются Джельсомино и Кошка-хромоножка, которые убеждают мастера просто соскоблить с картин лишние конечности и горбы. И — надо же! — идеологически недостоверные картины оживают: лошадь и верблюд сходят с полотен и отправляются восвояси (а чиновник с тремя носами так с ними и остается, так как друзья опасаются, что он тоже оживет).

То есть в сказке дается «намек, добрым молодцам урок»: настоящее творчество (и вообще всякая работа) в том и состоит, чтобы преобразовывать навязанную извне искаженную картину мира, делать ее в какой-то степени своей — истинной. И никакими красками (читай — мелкими улучшениями) в этой ситуации ни сделать, ни поправить ничего нельзя. Зато борьба с навязанной обществом картиной мира дает фантастический эффект: небывалый приток творческих сил, истинное раскрепощение, приводящее к незаурядным достижениям и гениальным творениям.

Легко догадаться, что художник Бананито, который решается продемонстрировать свой талант публике, тоже оказывается в сумасшедшем доме.

Вообще, признание человека безумным (в том числе, постановка соответствующего диагноза) — вещь очень сложная, по-разному трактовавшаяся и использовавшаяся в разные исторические эпохи. Жаждущие подробностей могут обратиться к работам Мишеля Фуко или Карла Ясперса, но здесь мы позволим себе обойти стороной теорию вопроса, поскольку проблема безумия безумно исключительно сложна и неправильно относиться к ней с залихватским легкомыслием — шапками ее не закидаешь.

Объявление человека сумасшедшим — это, прежде всего, признание того, что его способ восприятия, думания, реагирования, его картина мира, по меньшей мере, не соответствует некоторой «норме». Однако что есть норма в восприятии мира и его осмыслении? Может быть, норма — это такое восприятие, мышление, реагирование, которое демонстрирует (статистическое) большинство? Согласно принципу «миллионы мух не могут ошибаться»? Или норма — такое восприятие, мышление, реагирование, которое кем-то назначено нормальным? Например, примем решение, что белый цвет имеет семь оттенков, а всех, кто, как северные народы вроде чукчей, видят тридцать оттенков белого, будем считать сумасшедшими. Или как?

Существуют десятки теорий, пытающихся задать четкие и недвусмысленные критерии, отделяющие человека «нормального» от «ненормального». Однако эти критерии, да и теории, весьма сомнительны. Прежде всего потому, что понятие нормы (как и понятие болезни, то есть ненормальности) имеет характер ценности и функционирует как ценность. «Все случаи употребления понятия «болезнь» роднит оценочный момент, — пишет К.Ясперс в своей знаменитой работе «Общая психопатология», — болезнь — это всегда нечто вредное, нежеланное и неполноценное».

Ценности же, во-первых, — это социальные регуляторы, которые устанавливают некие правила, по которым живет общество, а, во-вторых, ценности конкретного общества — это такие социальные регуляторы, которые выгодны господствующему классу этого общества (именно поэтому во многих обществах сумасшедших как минимум изолировали — они представляли опасность для господствующих). Соответственно, в результате социального прогресса, при смене господствующего класса, при появлениях новых вызовов, стоящих перед обществом, меняются и представления о норме — нормальном и ненормальном в поведении и мышлении человека. И то, что ранее было нормальным, может превратиться в ненормальное и наоборот.

То же может происходить и в отдельных группах, микросообществах, которые по тем или иным причинам не признают господствующую систему ценностей и придерживаются своей собственной (всем известный пример — сообщества ранних христиан). Внутри таких групп представления о норме или ненормальности тоже собственные, не соответствующие общепринятым. Естественно, что члены подобных групп воспринимаются обществом как сумасшедшие, сами же они обоснованно считают, что сумасшедшими являются все остальные.

К сожалению, в нашей реальности явление громкоголосого мальчика и следующее за ним обрушение пиратского капиталистического строя, а вместе с ним — и отмена превращенных форм в ближайшее время не предвидится. И, следовательно, применение «фильтра имени Джельсомино» опасно само по себе. Опасно формированием другого, чуть более истинного взгляда на мир. Опасно сумасшествием: ведь только сумасшедшие кошки мяукают. Нужно быть истинным безумцем, чтобы не ждать хлеба в булочных, а видеть там только чернила, не ждать книг в книжных, где только конфеты. Нужно окончательно сбрендить, чтобы призывать других открыть столь широко закрытые глаза.

Авторами данной статьи являются Юлия Крижанская, и Дмитрий Третьяков. Статья взята мной на ИА REGNUM, где опубликована в двух частях:

Правда о капитализме от коммуниста — отца Джельсомино и Чипполино

«Капиталистический рай» для «жертв тоталитаризма»: опыт Джельсомино

Истории 5 1 голос[а]